Пресса и ТВ

 

О том, что необходимо возрождать отечественную фармакологическую промышленность, говорят давно и на разных уровнях. В этом году Российская академия наук планирует организовать специальную научную сессию по проблемам создания новых лекарств. Институт органической и физической химии имени Арбузова Казанского научного центра РАН к своему 70-летию организовал конференцию «Современные синтетические лекарственные препараты. Проблемы и перспективы». Одним из ее участников был академик Валерий Чарушин – вице-президент Российской академии наук, председатель Уральского отделения РАН, активно занимающегося разработкой новых лекарств. Корреспондент «РТ» побеседовал с ним о проблемах и перспективах отечественной фармакологии и фармакологии вообще.

– Валерий Николаевич, чего человечеству можно в ближайшее время ждать от ученых-фармакологов?

– Более совершенных лекарств – более эффективных, менее токсичных, более избирательных. Как химики говорят, энантиомерно чистых. Энантиомеры – это зеркальные изомеры. Чтобы было понятно – вот наша левая и правая рука, они зеркальны, но несовместимы в пространстве, одна на другую не накладывается, нельзя левую руку заменить правой. И многие молекулы в процессе синтеза дают смеси зеркальных изомеров, при этом одни хорошо совместимы с биологической мишенью, а другие – не очень.

Получается, что вы используете лекарство, где половину составляет балласт, который к тому же дает дополнительную токсичность. Ведь любое лекарство обладает определенной токсичностью. Но когда мы переходим к энантиомерно чистым лекарствам, то снижаем дозу вещества и достигаем большего терапевтического эффекта. Это препараты двадцать первого века, они очень эффективны, хотя, конечно, дороги.

– Они действительно дорогие, это не накрутка продавцов?

– Они действительно дорогие. Самый простой препарат нового поколения проходит десять стадий синтеза. Это на первом этапе. А может быть и двадцать, и тридцать стадий. И этот синтез требует очень тонкой работы. То есть это действительно сложные, высокотехнологичные производства – отсюда и стоимость.

– Но отечественные препараты традиционно дешевле импортных…

– Беда российского фармрынка в том, что сегодня у нас в основном низкотехнологичные производства. Мы, к сожалению, ушли от тонких, многостадийных синтезов, делаем то, что лежит на поверхности.

– Это связано с отсутствием финансирования?

– Это связано с тем, что фармотрасль в девяностые годы была сильно разрушена. Это ведь та область, где одному предприятию сражаться с мировыми гигантами невозможно. Ведь что такое, скажем, фирма «Байер»? У нее на одном препарате продажи больше, чем у всех наших фармзаводов вместе взятых. Необходима некая критическая масса в фармидустрии, чтобы она была конкуренто-способной.

Вот вы начинаете синтез нового лекарства. Допустим, в производстве десять стадий. Вам на каждой из них нужны какие-то реагенты, вспомогательные материалы. Если вы все организуете с нуля, то нужно организовать синтез не только конечного продукта, но и всех промежуточных. Одному предприятию выпускать их в малом количестве нерентабельно. А когда у вас много фармацевтических производств, то возникает кооперация – одни делают один полупродукт, другие – другой, и все вместе они способны конкурировать с иностранцами. Но для того чтобы наладить координацию, необходимо государственное участие.

Здесь нельзя уповать на то, что рынок все отрегулирует, потому что бизнесу нужен быстрый результат, а когда он посмотрит, сколько стадий нужно пройти, да еще сырье купить за границей… Да проще купить за границей готовую субстанцию, расфасовать и получать прибыль! Все и идут по этому пути. Дело в том, что государство финансирует наши научно-исследовательские работы, но дальше нужно, чтобы подключался бизнес-партнер. Недостаток российской фармотрасли в том, что партнеры пока в процессе становления. У нас нет тех, кто мог бы претендовать на роль транснациональной компании. Конкурировать в этой отрасли нашим предприятиям с западными очень сложно.

– Значит, государство должно как-то  поддержать предпринимателей, которые хотят этим заниматься…

– Да, думаю, это одна из приоритетных задач и в научной, и в производственной сферах. Это ведь стратегическая отрасль. Неслучайно в текущем году научная сессия РАН будет посвящена проблемам создания лекарств. Туда пригласят и производственников, и биологов, и химиков, обещает быть министр здравоохранения Вероника Скворцова. Вот и ваш арбузовский институт неспроста организовал к юбилею конференцию именно по данной теме. Я знаю, сегодня здесь создается научно-инновационный центр нейрохимии и фармакологии. Эта идея заслуживает всяческого одобрения.

– Институт органического синтеза Уральского отделения РАН, который вы возглавляете, несмотря на все проблемы, давно и успешно занимается синтезом новых препаратов…

– Да, мы разрабатываем оригинальные препараты, которые к тому же не слишком сложны в синтезе. Оригинальных препаратов у нас в стране внедряются единицы, радует, что среди них наш противовирусный препарат. Он прошел все стадии доклинических и клинических испытаний, разрешен к медицинскому применению и уже есть в аптеках. Правда, первый год после того, как его Минздрав разрешил использовать, он отпускается только по рецепту – это такой своеобразный проверочный барьер.

На данный препарат мы потратили семь лет, это был очень сложный путь. Но нас государство поддержало. Если бы не это, одни предприниматели его выпуск бы не осилили. А вот когда государство вложило более ста миллионов рублей, то и они вложили, и фонд «Сколково» подключился, вот общими усилиями мы его и создали.

– И вы можете с уверенностью сказать, что он эффективнее тех препаратов, что массово продаются в аптеках?

– Могу. Я сам его принимал, знаю результаты.

– Вы как разработчики рассчитываете, что получите от его продаж какую-то прибыль?

– У нас есть лицензионное соглашение с производителем, нам завод должен какие-то отчисления делать. Но в любом случае это не бешеные доходы.

– А какой вообще процент фармрынка сегодня занимают отечественные препараты?

– Достоверной цифры нет. Одни говорят – шестьдесят процентов, по другим оценкам – всего тридцать. Я более скептичен и склоняюсь ко второй версии. Но ведь фармрынок – это и бинты, и физрастворы… А вот если говорить о высокотехнологичных жизненно важных препаратах, то в этой области наш вклад не слишком велик. Противоопухолевые лекарства, скажем, в основном не российские…

– Но вы разработали и противоопухолевый препарат…

– Да, это тоже наша оригинальная молекула. Препарат применяется в комбинации с другими лекарствами, и его нужно немного, поэтому наш институт в состоянии выпустить его самостоятельно – в содружестве с фармкомпанией «Глес». Наше противоопухолевое средство нашло свою нишу, потому что оно в два-три раза дешевле зарубежного аналога и менее токсично. А одно из основных требований к современным лекарствам – это низкая токсичность.

– И вот мы вернулись к началу нашего разговора. Можем ли мы сказать, что лекарства нового поколения будут творить чудеса?

– На наших глазах качество жизни меняется – за счет не только лекарств, но и средств диагностики. Сегодня медицина, оснащенная новыми приборами, движется к тому, чтобы стать персонифицированной, когда диагноз ставится на основе множества методов точных измерений. И это дополняется эффективными лекарствами. Ученые работают над тем, чтобы совершенствовать методы их доставки непосредственно к больному органу. Сами методы поиска лекарств в прошлом основывались на интуиции, на скрининге, преобладал эмпирический подход. Теперь здесь все будет рационально, вводятся методы роботизированного поиска, компьютерного моделирования, когда можно прогнать огромное количество соединений за короткое время через взаимодействие с разными биологическими объектами – ферментами, антителами…

Конечно, все это будет проходить не так быстро. Путь нового лекарства к больному достаточно долгий. Но это правильно, ведь у нас, как и у врачей, главная заповедь – «Не навреди».